Как я умирал на экране - Страница 2

К оглавлению

2

Тогда внезапная полная уверенность, что Бутс умер, сразила меня. Ничем иным, как ни старался, я не мог объяснить получение денег. Стараясь привести в чувство жену, я перебирал воображением все возможности благополучного исхода (для Бутса), но, зная его намерения, готов был заплакать и разорвать деньги. Жена очнулась.

- Что было со мной? - Ах, да... Что все это значит?

Новый звонок заставил меня броситься к двери. Я ждал Бутса. Это был он, и я судорожно повис на его шее.

Среди вопросов, возгласов, перебиваний и смеха рассказал он следующее:

- Ровно в 9 часов вечера я был у двери номера семьдесят три. Меня встретил любезный толстый старик. Я был в лохмотьях и натер глаза луком, они казались заплаканными. Вот краткий наш разговор за чашкой прекрасного кофе.

Он. - Вы хотите умереть?

Я. - Очень хочу.

Он. - Это неприятно, но я сторонник свободной воли. Согласитесь ли вы умереть в костюме маркиза XVIII столетия?

Я. - Он, надо быть, лучше моего.

Он. - Потом еще... парик... и борода...

Я. - О, нет! Костюм безразличен мне, но лицо должно остаться моим.

Он. - Ну, ничего... я так только спросил. Напишите записку... понимаете...

Я написал: "В смерти моей прошу никого не винить. Эттис" - и отдал записку старику. Затем мы условились, что деньги будут немедленно посланы моей, то есть твоей жене. Старик поколебался, но рискнул. Он вложил деньги при мне в пакет и отослал с посыльным.

Теперь смотри, что вышло из этого. Меня провели в сад, ярко залитый электрическим светом, и посадили на стул, спиной к дереву. Перед этим я, кряхтя, напялил жеманную одежду маркиза. Съемщик с аппаратом стоял в четырех шагах от меня. Он и старик не показались мне особенно бледными, отношение их было, видимо, деловое. Старик предложил мне перед смертью что бы ты думал? красавицу и вино; но я отказался... Теперь жалею об этом. Я торопился успокоить тебя.

Отправляясь умирать, я надел темный, лохматый парик, под которым скрыл плоскую резиновую трубку, наполненную красным вином. Конец ее, залепленный воском, приходился у правого виска. - "Прощайте, дорогой друг", - сказал старик. - "Мишель, начинай!", и оператор принялся вертеть ручку аппарата. Я поднял глаза вверх, и подведя дуло к виску, выпалил холостым зарядом. Вино тотчас же потекло за воротник. Я откинулся, хватая воздух руками, и проделал все гримасы агонии, какие придумал, с закрытыми глазами. Старик кричал: "Ближе, Мишель, снимай лицо!" Наконец, я добросовестно замер, свесив на грудь голову (всего метров на тридцать). - "Все-таки это страшно"! - сказал Мишель. Тогда я встал и демонстративно зевнул.

Оба они тряслись в страшном испуге, не сводя с меня пораженных взглядов. "Нечего смотреть, - сказал я, - моему виску все-таки больно, он обожжен. Если вы поверили в мою смерть, поверит и публика". - Я поклонился им и ушел... в костюме маркиза. Затем переоделся дома и поспешил к тебе.

- И они не упрекали тебя? - спросил я.

- Нельзя же расписаться в бесчеловечности. Моя совесть чиста! Думай так же и ты, Эттис. Я видел, как действительно застрелился один человек, и, знаешь, в этом было не много выразительности. Он просто выстрелил и просто упал, как пласт. Подражание правдивее жизни, но "Гигант" еще не дорос до такого, милый мой, понимания.

ПРИМЕЧАНИЯ

Как я умирал на экране. Впервые - газета "Петроградский листок", 1916. 9(22), 10(23) августа.

В журнале "XX-й век", 1917, № 26 после фразы. "Я встал и зажег огонь" следовало: "Должно быть, тетка Вируда привела наших детей, - сказала, просыпаясь, жена. - Они-то поели у нее как всегда... Вот нам бы чего-нибудь..."

Елисейские Поля - здесь: местопребывание блаженных душ.

Ю.Киркин

2